Лев Толстой: О ненависти к русским никто и не говорил

Всеми давно отмечен один предельно загадочный парадокс: среди всех народов не только России, но и планеты в целом, именно чеченцы, судя по официальным отчетам о различного рода выборах и референдумах, испытывают самую жгучую любовь к Кремлю.

Некоторые удивляются: Как же так – Путин уничтожил около трехсот тысяч чеченцев, включая 42 тысячи детей, разрушил страну до такой степени, что сам изумляется при виде грозненских руин, а за него на обоих президентских выборах проголосовало более 90 процентов выживших чеченцев – больше чем в любом регионе России, включая и родной город Путина Санкт-Петербург! Такую же всеобщую и неистовую любовь чеченцев к России показал и референдум в марте 2003 года, где был поставлен вопрос: признают ли чеченцы себя российскими подданными. Передает инфоцентр warfare.com.ua со ссылкой на Chechenews.com

Удивительно, но именно по данному вопросу Лев Толстой не противоречит российскому официозу и не выливает, по своему обыкновению, ложку дегтя в бочку российского пропагандистского меда.

Дело в том, что Лев Толстой, утверждает, что в Чечне никто не говорит о ненависти к русским. А вот как в полном виде звучит это утверждение в упомянутом выше ваххабитском произведении «Хаджи-Мурат»:

«Бутлер с своей ротой бегом, вслед за казаками, вошел в аул. Жителей никого не было. Солдатам было велено жечь хлеб, сено и самые сакли. По всему аулу стелился едкий дым, и в дыму этом шныряли солдаты, вытаскивая из саклей, что находили, главное же – ловили и стреляли кур, которых не могли увезти горцы. Офицеры сели подальше от дыма и позавтракали и выпили. Фельдфебель принес им на доске несколько сотов меда. Чеченцев не слышно было. Немного после полдня велено было отступать. Роты построились за аулом в колонну, и Бутлеру пришлось быть в арьергарде. Как только тронулись, появились чеченцы и, следуя за отрядом, провожали его выстрелами.

Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.

Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину.

Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника.

Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.

Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.

Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.

Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им.

Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи, и тотчас же принялись за восстановление нарушенного» ( конец цитаты ).

Как мы могли убедиться, о ненависти к русским и России в Чечне действительно никто не говорил: ни в середине XIX века, в разгар Кавказской войны, ни тем более сегодня, в разгар «контртеррористической операции» Путина. Чеченцы говорили и говорят о других, более сильных, чувствах по отношению к русским. Но эти чувства ныне под запретом, их нельзя описывать, иначе можно легко попасть в список «пособников террористов». И не дает покоя вопрос: занесут ли в этот список Льва Толстого? Или в России ограничатся тем, что генерал КГБ-ФСБ Алексий II повторно предаст Толстого анафеме и снова отлучит его от своей церкви? По правде говоря, есть за что.

По материалам ичкерийских СМИ

Также смотрите: Штурм Грозного

---

 

Также Инфоцентр "Война в Украине!" сообщает: