Корреспонденты «Новой газеты» сопровождают украинских беженцев, которые возвращаются из России в покинутые дома
Лида в поезде. Билеты из Уфы им купили башкирские власти. Правда, один — на верхнюю полку, куда ни одна из бабушек забраться не может. Спали по очерди на нижней— Обещали богато: «Мы вас пристроим, вы не переживайте». А в итоге — ничего. Сказали, что до 23 сентября, то есть месяц, нас держат в школе, а потом мы отсель уходим. Заместитель главы администрации сказал: «Я вам ничего предложить не могу…»
Пожилых сестер-беженок Тамару и Лиду мы перехватываем в поезде из Уфы. Едем до станции Каменская, что в 35 км от КПП «Донецк—Изварино». За окном по очереди мелькают башкирский лес, хмурые саратовские избушки, поля поникших подсолнухов, «ростовские горы», а ближе к пункту назначения — составы с военной техникой. Чтобы занять себя, бабушки записывают название каждой станции в тетрадь: Лиски, Россошь, Митрофановка, Кантемировка… Еще километров 40 от КПП в сторону Луганска, и будет их Новоанновка. Тамара и Лида возвращаются домой.
на станции Каменская. 9 сентября, 21.30Обуза
В пункт временного размещения под Уфой (Буздякский район, село Ташлыкуль) пенсионерки попали по квоте из палаточного лагеря под российским Донецком (Ростовская область). Туда они бежали 14 августа, просидев месяц в подвале сельской школы. На блокпосту ополченцы дали шесть баночек тушенки и две баночки ананасов. «Видно, им пайки выдают, и они нам дали», — вспоминала Лида в ту первую нашу встречу. Российским лагерем тогда беженки остались очень довольны. «И три раза мясо, и обмыться есть где, и все освещено. И позвонить есть где. И даже сотовый телефон на каждом столбе зарядить. Все продумано. Вообще, вашему Путину спасибо. Мы должны ему ноги мыть и юшку пить», — сказали они фразу, ставшую хитом обсуждения в комментариях на сайте «Новой».
Башкирию сестры выбрали как самый близкий регион из тех, что предлагали власти. И уже тогда переживали, что не пригодятся на новом месте: «Мы приедем, нас кормить надо. А робить мы уже не пидым. Мы як обуза…» По специальности Лида — ветеринарный фельдшер, а Тамара — бухгалтер.
Пунктом временного размещения оказалась закрытая сельская школа. По два, по три, по шесть человек в помещении — в зависимости от его размера. Всего — около 50 человек. В день приезда, 23 августа, беженцам запретили общаться с местными до медицинского обследования: карантин. На следующий день переселенцев отвезли в районную больницу, где их, несмотря на воскресный день, проверили вышедшие на работу врачи. А полиция, по словам Лиды, прямо в больнице «побрала отпечатки». Зачем — не знает.
Однако гулять за территорией лагеря не разрешили и после осмотра врачами, рассказывают беженки. Отпускали только на почту, чтобы оплатить мобильную связь, и то — с предварительного разрешения. «Они же отвечают за нас» — так женщины объясняют себе этот строгий надзор. В остальном в Ташлыкуле сестры нашли то же гостеприимство, что и в Донецке.
— Кормили очень хорошо, по расписанию, четыре раза в день. Сами вещей не тягали, помогали эмчеэсовцы. Все чистое, через неделю меняли постель.
Молодых и семейных быстро устроили на работу, дали жилье. Не у дел остались только старики. Тамаре и Лиде на год предоставили «временное убежище». Как получить статус беженок — они спрашивали, но «никто не объяснил».
Наконец, о том, что есть проблема с обустройством их жизни, пожилым переселенцам признался со слов беженок замглавы Буздякского района Графит Шакиров. Мы позвонили ему, сойдя с поезда.
— Всем семьям мы предоставили многокомнатные квартиры и работу: в совхозе, в кафе, в школе. Всех детей обеспечили теплой одеждой и школьной формой. Почти 90% беженцев у нас в районе (всего их 74 человека) «определены». А пенсионеры… Где получается, помогаем, а где нет возможности — что я могу сделать?.. — сказал нам Графит Гаязович по телефону. Тем не менее беженки написали местным властям благодарность. «Люди относились к нам хорошо. Может, им такое распоряжение дали, а может, они действительно не знали, что с нами делать».
спят в ожидании первого автобуса из Каменска-Шахтинского до границы. 10 сентября, около 3.00«Дорога смерти»
В прошлую пятницу, еще не зная о подписании перемирия, сестры попросили районную администрацию приобрести им билеты до Каменской. Женщины решили не дожидаться 23 сентября, чтобы успеть по хорошей погоде починить жилье, если ему досталось. Разреши им остаться на обещанные ранее 3 месяца — остались бы. Но за российским гражданством все равно бы не пошли. В анкете для ФМС указали: «Уедем, как только стрелять перестанут окончательно». «Мы не пересаживаемся», — коротко объясняет Тамара, а Лида вспоминает, как пыталась забрать в Новоанновку из Луганска свекра: «Он мне сказал: «Видишь вон ту старую яблоню во дворе? Попробуй пересади ее к себе. Если приживется, то и я перееду».
— Так что едем назад, на Украину, до хаты. Чи дом разбомбило, чи окна повыбивало, чи полностью, чи не полностью — мы не знаем. Знаем только, шо по телевизору показывали соседнюю Новосветловку и cказали, что заминирована дорога. Це ж наша, с Краснодона до Луганска, «дорога смерти» ее назвали… Як проедем, не знаю. Боимся. Но тут как нам, бомжами быть? — спрашивает Лида. Тамара смотрит в окно поезда через покрытые сеткой царапин старые очки, сжимается, слыша свисток встречного поезда, и вздрагивает, когда он с ревом проносится мимо.
Хаты Тамары и Лиды — это квартиры в соседних подъездах двухэтажного дома. Дети (у Тамары две дочери, у Лиды — сын) живут отдельно. Лида с сыном просто «не вживается». «У нас дюже характеры разные. Скажу честно, любит выпить. А если выпьет — дурак дураком. Не то что дурак, зверь», — вздыхает женщина. Сейчас ее сын в ополчении. Связи с ним нет с 14 августа. Лида переживает, но при этом говорит: «Лучше пусть погибнет, чем будет трусом».
В тамбур беженки выбираются с сумками почти за час до остановки. Тамара то и дело нетерпеливо подходит к двери, прикладывается к окну, прикрывает ладонью свет от плафона, несколько секунд вглядывается в южную вечернюю темноту и, отступая, ни для кого пожимает плечами.
перешедшие границу, ждут окончания комендантского часа, чтобы доехать домой на автобусах или такси. 10 сентября, около пяти утраВокзал
Первое, что увидели сестры, выйдя из поезда, — еще один состав с военной техникой и парой вагонов с солдатами. Через полчаса он уехал в сторону Ростова-на-Дону. Еще через полчаса на его место встал другой эшелон.
В зале ожидания со сталинской лепниной на потолке и стенах (здесь мы и провели ночь на среду, чтобы первым утренним автобусом отправиться на КПП) — народа немного: молодая пара, мужчина средних лет и старушка. Оказывается, это тоже беженцы, которые возвращаются домой. Через час в жестких металлических креслах, приставив к ним клетчатые «челночные» сумки, сидит уже человек двадцать.
Телевизор над выходом из зала настроен на «Россию 1». Когда начинается документальный фильм «Дорога в Луганск», зал замолкает. Кажется, что паузу берет даже дежурная, информирующая о движении поездов по громкой связи. Лида пересаживается поближе к телевизору и вглядывается в лица ополченцев на экране. Затем подходит к кассе и просит сделать звук погромче. На экране пожилой житель Донбасса, плача, поет: «Враги сожгли родную хату…» Лида плачет вместе с ним.
Лида. Рассвет на КППГраница
Около четырех утра одна семья не выдерживает и срывается до КПП на такси (600 рублей). Другие беженцы перестают дремать, волнуются, что не влезут в автобус, который, во-первых, якобы ходит три раза в день, а во-вторых, не до КПП, а за 10 километров от границы. Перешептываются, что на погранпункте уже очередь. Тамара и Лида поддаются этой истерике и решают брать машину.
Очередь действительно начинается за полтора километра до бело-синих корпусов КПП — но очередь из автомобилей. Их пока не пропускают, а если бы и пропускали — дураков ехать нет: до семи утра по московскому времени на территории самопровозглашенной ЛНР комендантский час. «Пешеходов» же почти нет. Российский пограничник даже не открывает паспорта, проверяет только их наличие. Через сто метров — будка украинской границы. Девушка внимательно глядит в документы, сличает лица в паспорте и в окошке. Пройти можно как по российскому, так и по заграничному паспорту.
Еще через 300 метров широкой освещенной дороги — «таможня» сепаратистов. Под крышей большого здания выведено: «ЛНР». Окна побиты, на стенах следы стрельбы. Самопровозглашенный пограничник сонно пролистывает паспорта. Спрашиваем патрульную троицу с автоматами, что происходит в Новоанновке и вообще по дороге на Луганск. Говорят, что пока все спокойно.
Последний шлагбаум и знак — «Iзварiне». Следом за нами границу переходит все больше знакомых с вокзала. Бледная старуха, не ориентируясь, шаркает с баулами в толпе, спотыкается о выбоины, в холодном свете полной луны ставит сумки прямо в лужи и постоянно спрашивает у всех сразу: «А когда автобус до Суходольска?» Десятки беженцев ее как будто не слышат. Начинается дождь. Тамара и Лида повязывают на головы платки и непреклонно стоят.
— Пойдемте погреемся в ларек, вон дверь открыта, — малодушно предлагаем сестрам.
— Та шо нам эта дверь, — отвечает Лида, — мы на ней в Новоанновку не уедем.
Никита Гирин, фото Анны Артемьевой, Нова Газета
Продолжение следует
